Время часто выступает одной из важнейших онтологических категорий художественного мира поэта, ибо все мы, смертные, существуем во времени и пространстве. Исследование художественного времени – всегда актуальная исследовательская задача. Одновременно попытка постичь или объяснить время является одной из наисложнейших. Вспоминаются известные слова св. Августина: человек хорошо понимает, что такое время до тех пор, пока его не просят это объяснить. Впрочем, перед любым, кто пытается проникнуть в художественную ткань литературного произведения, стоит эта сложная задача – попытаться понять авторскую концепцию времени, ибо без этого невозможно понять эстетическую природу словесного искусства [3, с. 210].
Победа над временем – самая дерзкая мечта человека, но реализоваться она может по преимуществу как раз в формате художественной литературы. «В какой-то мере вся человеческая культура до сих пор остается протестом против смерти и разрушения, против увеличивающегося беспорядка (или увеличивающегося единообразия энтропии). По мере увеличения реальности этого грозящего разрушения всё более значительными должны стать и усилия, ему противостоящие. В этом и состоит главное объяснение той роли, которая в современной культуре, в частности в искусстве, отведена проблеме времени», – писал В. Иванов [2, с. 54].
В художественном мире лирики Д. Бураго – многомерном, захватывающем, волнующем, – и стремление человека опереться на время в своих деяниях, и попытки противостоять его разрушительной силе, – играют немаловажную роль. Поэтому время наличествует тут в нескольких, можно сказать, ипостасях.
С одной стороны, это наше привычное, однонаправленное время, измеряемое минутами и часами. Оно «по слогам перебирает твою память», как, скажем, в начале стихотворения «Камышовый сторож»:
На закате камышовый сторож
распускает ветряные струны.
Бьются в тени рыбьего забора
из-под ряски озорные луны.
Ходит щука у своей протоки,
проверяя лягушачьи мели.
Зреет сумрак на степном востоке
как дитя, привстав из колыбели…
С другой стороны, время – это измерение Вечности, о котором поэт постоянно помнит: «Я живу на окраине вечности круга, призревая его границы» («Я живу на окраине вечности круга…»). Это космическое, не побоюсь даже сказать, космологическое измерение времени наполняет множество стихотворений современного киевского поэта. Интересно отметить, что эта память о вечности характерна для христианского сознания, по крайней мере, – сознания сакрализированного, однако этот план жизни Бураго остается словно бы «за кадром», в имплицитности, и о нем можно только догадываться. Время для него – практически всегда онтологично, оно «встроено» в весь ход вещей, и в то же время в нем отсутствует конкретность и измеряемость. Так, книги «продаются, невзирая на время года» («Я живу на окраине времени круга…»), т. е. это и является имплицитным выражением вечного коловорота, иными словами, той самой Вечности.
И весьма характерно, что поток времен конкретно локализируется именно в древнем Киеве, ибо, как отметил М. Бахтин, «приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается временем» [2, с. 241]. Здесь, в родном городе поэта, в дискурсе данного городского хронотопа, обитает воистину особенный, «киевский человек», привыкший мерить жизнь не годами, а эпохами:
Так билетик из беличьего барабана
через сотни снегов,
через тьму похорон и рождений,
в Ботаническом сквере,
на склоне соснового века,
прочитаешь с улыбкою киевского человека:
«Ты останешься здесь, и пойдут от тебя поколенья».
«Киевскому человеку» отпущено увидеть многое. В стихотворении «Время суток – симуляция траура» фигурируют: «бедствующий аэд», Шекспир, Шагал, Чернобыль, Цусима и т. д., что подчеркивает факт смещения и смешения в индивидуальном поэтическом сознании самых разнообразных времен и территорий. И все это утрачивает противоречивость, выстраивается в строй некоего узнавания, становится шагом в развитии твоей собственной личности.
Стихотворение «Время» начинается с философского утверждения «Меру / времени не объяснить часами» («Время»), которое в определенной мере созвучно цитированному ранее св. Августину. На самом деле время – субъективно, и потому неслучайно Д. Бураго пишет «Время – это почти цунами, / возникающее в сознаньи».
ВРЕМЯ
Меру
времени не объяснить часами.
Календари – лукавое оправданье.
Время – это почти цунами,
возникающее в сознаньи.
Время – это дефис, ресница,
Млечный путь, простроченный на ладони,
птица,
чья тень тянется к горизонту,
словно клинок к разгадке.
Черные воды Понта
с солнцем играют в прятки.
Время, когда наощупь перебираешь слово,
трепетно произносишь – и упускаешь
снова.
По сути, можно сказать, что время в поэзии Бураго имеет лишь два измерения – это миг, столь краткий, что он неуловим, и Вечность. Характерно, что «людское» измерение времени, veritas temporalis – словно ненастоящее или, по крайней мере, несущественное. Ибо человек со всеми его воспоминаниями присутствует «на пиру времен», где кубок «каждому на миг преподнесен» («Когда бы вспомнить…»). Неслучайно в этом контексте тут могут фигурировать «лжеминуты» или «понурые долгодни», а «время суток» определяется как «симуляция траура» («Время суток – симуляция траура»), и благодаря этому неологизму, равно как и выбранному эпитету в стихотворении, уже с первой строки создается вполне определенная тональность. В то же время измерение вечности ‒ veritas aeterna – присутствует всегда, возможно, поскольку именно тут происходит та внутренняя работа души, без которой невозможно создание подлинной, истинной поэзии. Кстати говоря, идея вечности не всегда тут выражена явно, через упоминание самого этого слова, но она все равно присутствует.
БИБЛИОТЕКА
Ты входишь в городское гетто,
приподнимая циферблаты
на влажных стенах кабинетов.
Здесь арлекины виноваты
в том, что не выжили.
Пришили листы к листам,
одели в короб,
и погрузили на полеты
в пыли офсетного позора
печати, оттиски, приметы
горячих букв, губного грота,
в котором время по слогам
перебирает твою память,
переселяет сны и страны
в одной немыслимой гортани,
из родниковых ран, из трещин
языковой вздымая камень,
чтоб на вершине оклик вещий
в падении на вечность замер.
Почти что так сказано и у св. Августина: можно в одно мгновение очутиться около устья, которое вдруг выбросит тебя в Вечность…
ЛИТЕРАТУРА
- Бахтин М. Эпос и роман. ‒ СПб : Азбука, 2000. ‒ 304 с.
- Иванов В. Категория времени в искусстве и культуре ХХ века // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. – Л. : Наука, 974. – 300 с.
- Лихачёв Д. С. Поэтика древнерусской литературы. – М. : Наука, 1979. – 360 с.
Чикарькова Мария Юрьевна, доктор философских наук, профессор. Черновцы.