Ольга Ильницкая • ПИСЬМО

Предисловие к книге Дмитрия Бураго «Шум словаря» (К., 2002)

Но в Царствие небесное будут допущены только те,
кто не стыдился невольно набежавших слез,
когда под окном играла шарманка….

Дон Аминадо

Здравствуй, поэт Дмитрий Бураго!

Мне повезло, я видела тебя не стыдящимся невольно набежавших слез. За окном не играла шарманка, не изнемогала в лиловом бреду сирень; да и окна никакого не было, а было зеленое сукно бильярдного стола, и я забила круто и нечаянно дуплетом, а ты в это время посмотрел на взлохмаченную юную официанточку и ухмыльнулся в бороду. И я поняла: Царствие небесное не захлопнет перед тобой врат. Потому что в этот замечательный момент, подсмотренный вдруг, ты сказал, сдвигая ладонью улыбку: «Незаконно мое ожидание». Помолчал…
И началось наше кружение, началось наше событие в поэзии. «Когда слова стремительно круглы, как под рукой тяжелые шары…», – тогда происходят удивительные вещи.
Я должна признаться – мне удалось присвоить твое слово! Ты считал его с моей памяти. Как удалось, признавайся?! Я верну его миру твоим стихотворением, очнувшимся моим будущим. Признаешь ли своими эти переродившиеся строчки? Эту реальность изменившегося стиха…

Когда ты будешь жить в многоэтажном доме
на сонном этаже вдоль гулкой мостовой,
бледнеющий январь, в крещенье на изломе,
в созвездьях круглых дат пропишет адрес мой.

К нему от октября почти что треть столетья,
стою, остолбенев, у стертого крыльца.
В непрожитом пока – уже горят соцветья,
во сне плывет апрель – к началу от конца.

Простишь ли мне своеволие вхождения в твой текст? В какой момент случилось единение? Ты заворожил меня зреющей тайной трагедии; и я вошла в написанное, изменяя текст, как ты текстом меня изменил!
Как ты чувствуешь, что творит с человеком церковное пение, когда вдова учителя твоего отца смотрит сквозь нас во время, в котором мы еще не родились, но уже стоим плечом к плечу, и над нами серое московское небо смаргивает слезы?..
Как понимаешь, о чем молчат горячие черные глаза Лизы, когда в ее стихе ломаются длинные тонкие пальцы сухумского прибоя, горько-соленого от пролитой грузинской и абхазской крови?
На твоих январских стихах, присланных мне электронной почтой, хрустели льдинки крещенского мороза, и компьютерный экран покрылся изморозью:

Уходит зимний лес за перевалы.
Провалы детской памяти тревожны:
там красная машинка побывала;
там в госпитале смерть, как жизнь, возможна;

там не кричи – от крика в красный бубен
ударит полоумный надзиратель;
там нет родных, закусывая губы,
ты существуешь призраком в палате.

Ты в середине января и века,
заложником грядущего отцовства,
где будут море, озеро и остров,
где к внукам перейдет библиотека.

Я представляю твою новую книгу. Представляю своей радостью встречи с твоей поэзией. Мне в ней очень по-разному, то тепло и просторно, как в шубе Шаляпину, то поджимает она меня корявостью строчки, которую бессмысленно строгать и выглаживать, потому что – убьешь живое! А иногда мне так мучительно сладко… горько… счастливо и так безысходно, что хочется купить билет на киевский поезд, приехать к твоим девчонкам – Елене Прекрасной и Машеньке и сказать: «Чайку бы, девочки. Этот ваш Бураго, эк, он меня прихватил».

Человек берет, как сверток,
одиночество под мышку
и идет походкой твердой
с чуть заметною одышкой

мимо, мимо, мимо, мимо.

А Вы мне, чаек подливая с усмешкой и доверием счастливых женщин, большая и маленькая, речитативом:

… Троллейбус поворачивает лопасть,
меняя отражение в витрине.
Приди ко мне, как подвиг соверши.
Я не прошу, я участь предлагаю.
Приди ко мне, я до смерти скучаю,
мне некому точить карандаши.

И хохочете. А в это время – звонок в дверь. Дмитрий домой пришел. «О, – сказал, потирая руки, – а я думал, кто на новенькое?» И – дарит мне новую книгу. Вот эту, к которой я пишу свои слова: «Дмитрий Бураго – поэт не из простых. Читая его стихи, иногда оказываешься в иной реальности: сон не сон, мир не мир – оказывается, вошел в себя и не знаешь, как выйти, потому что так увлекся, что забыл, в какую сторону повернуть, где там ответ на заданный вопрос? А нет ответа. Есть чувство, есть загадка, есть символическое послание адресату. Да вот время сбежало… Куда сбегают времена? Туда и заводит нас поэт… А выход – нам самим искать – и мы его найдем пренепременно, потому что Дмитрий в самых драматических моментах своей поэзии умеет улыбнуться, словно и не специально, а – так, само получилось. Когда у поэта «само получается» – это дорогого стоит.
Дмитрий Бураго – поэт простых и вечных смыслов. Читая его стихи, иногда оказываешься в контексте нормальной жизни, в которой чувства просты и естественны, а оттого страшны своей чрезвычайной тонкостью. Вдруг все правильно понял, почувствовал. Что теперь с этим делать?
Жить. Любить. Разговоры разговаривать под кофеек с коньячком, в бильярд не грех… Еще – дружить с поэтом. И – читать его!
Дима, удачи тебе и твоей книге! До встречи!

20 октября 2002 г.